30 ноября – ИА SM.News. Губернатор Самарской области Дмитрий Азаров после финальных оваций вручил Гришко почетный знак «За труд во благо земли Самарской», а юбиляр признался в любви старейшему очагу культуры столицы губернии:
— Восемнадцать лет назад меня позвал в этот театр Вячеслав Алексеевич Гвоздков, с которым мы вместе учились у Георгия Александровича Товстоногова, дружили. Тогда я поставил спектакль «Амадеус», который, кстати, идет и сейчас, а потом влюбился в этот театр, в эту труппу и попрощался с моим родным театром Комиссаржевской в Петербурге. И не жалел ни секунды об этом.
Вся его жизнь – игра. Гришко получил международную известность, играя мощные роли в кино и балуя зрителей яркими театральными постановками.
— Кем вы себя больше чувствуете – актером или режиссером?
— В кино — актером, в театре — режиссером. В кино с удовольствием перестаю быть главным, подчиняюсь постановщику, хотя, конечно, могу импровизировать и полемизировать, но с удовольствием сбрасываю весь этот груз.
— В 2009 году Гвоздков пригласил поставить спектакль в Самару…
– Нет, нет. Это было в 2003 году, а в 2009 я уже вступил в должность главного режиссера. Но хочу сказать, что назначение оказалось тогда некоей вынужденной полуигрой. Не потому, что Гвоздкову нужен был рядом Валера Гришко, а потому что нужно было сопротивляться системе, вот и позвал помочь. Мы ж сокурсники, друзья, 40 лет друг друга знаем. Случилось так, что за спиной у Гвоздкова приняли идиотский устав театра. Тайком. Он уехал делать постановку в Литву и появился новый документ от регионального Минкульта — без согласования, хотя такие реформы всегда обсуждаются с коллективом или уж как минимум с руководством. Здесь все сделали за его за спиной, и появилось нечто несуразное. Генеральный директор появился, а должность художественного руководителя, которую занимал Гвоздков, урезалась в правах. Он становился сугубо подчиненным некого руководителя, но того не смогли найти, потому что никто не хотел идти в театр, где работает Гвоздков. И в результате он сам стал генеральным директором. Худрука вообще не было. Я работал в Питере — звонит Гвоздков: «Валера, у меня решение принято — сокращать не занятые должности. У меня нет главного режиссера. Свободная ставка. И главного художника нет. Приезжай». И вот таким образом я формально стал как бы главным режиссером, а дальше (повторяю все время эту фразу) коготок увяз — всей птичке пропасть. Кроме тех актеров, с которыми уже несколько спектаклей поставил, появилась первая студия. С молодыми ребятами поставил «Божьи коровки». Потом «Нашу кухню». Они еще не закончили, а мы уже вторую студию набрали, потом третью и Самарский театр превратился в то, чем является, например, «Табакерка», когда работаешь с учениками и это совсем другая атмосфера, потому что мы учили не только мастерству, но и этике поведения в театре.
– С учениками проще работать?
– Не то, чтобы проще, но гораздо плодотворнее и дает больше возможностей. Да и свой курс – этом вообще что-то другое. Стал больше проводить времени в Самаре, а потом просто пропадать здесь, хотя, наверное, где-то в течение пяти или шести лет «Комиссаржевка» мне все еще платила зарплату. Но правда, я там появлялся, делал вводы в свои спектакли, один даже выпустил новый, но все меньше и меньше работал в Питере. Когда была скандальная история с «Левиафаном», мне худрук позвонил и говорит, досиделся, мол, в своей Самаре, давай быстро возвращайся. Он уже подумал, что меня здесь арестуют, посадят, изобьют и все что угодно. Отвечаю, обожди, дождемся суда, а потом перезвонил и по-честному попрощался, как это ни грустно, потому что с тем театром тоже 20 лет связано.
— Фиктивный брак превратился в настоящую любовь?
– Да. Сейчас очень хорошо работается. Да и мы вернулись к нормальному регламенту работы театра. Естественно, большая грусть, что нет рядом Славы, потому что наши споры по поводу каждой постановки или моей, или его, или приглашенных режиссеров были очень яркими. Мне его очень сейчас не хватает.
– На кого тогда опираетесь?
– Ну как на кого? На себя. Больше пока не на кого, но подумываю создать что-то наподобие худсовета, такой совещательный орган. Тем более, общаться, есть с кем, но все же совсем другое дело, когда это было с Вячеславом Алексеевичем Гвоздковым, когда мы оба были причастны к руководству театром и от нас обоих зависело его движение.
— Теперь самарская драма — это ваш театр?
— Получается, что так, да. Во всяком случае вся ответственность за творческие результаты и поиск лежит на мне. В молодости думал, что режиссер это тот, кто на всех кричит, а сейчас понимаю, что это не так. Есть авторитет, кричать не надо. Тем более, на тех, кого ты любишь и от кого ждешь хорошего результата.
— Так вы диктатор или нет, против вас интриги не плетут?
– Интриги против меня? Если что-то знаете, расскажите. Тут же уйду, если увижу, что театр катится куда-то не туда, если не смогу удержать руль в руках и машину понесет. Успех театра — это моя обязанность, как и не дать возобладать каким-то силам, которые будут работать на разрушение. Время от времени вижу такие поползновения, но тут же даю по мозгам. И буду давать.
— Обычно говорят, что театр начинается с вешалки, а с чего начинается наш театр?
— Сейчас любой театр с парковки уже точно начинается. Когда Станиславский произносил свои великие слова, еще их не было – приезжали на экипажах, шли пешком. Сейчас на нашей площади Чапаева рядом с памятником каждый вечер десятки, если не сотни, машин. И Чапаев их приветствует — он точно плотно напротив театра припарковался и надолго.
— Станиславский сказал опять же, как и про вешалку, что нет маленьких ролей, а есть маленькие артисты. У вас много эпизодических ролей в кино, а насколько большой вы артист?
— Ну, фраза эта достаточно спорной всегда была. В том числе, и в практике самого Московского художественного театра. Большие артисты там всегда играли большие роли, а маленькие они отказывались играть и не играли. Мой рост, если что, метр восемьдесят пять, сто килограммов веса, так что да. Крупный артист. Но знаете, многое зависит от кино — бывают фильмы, где в течение двух недель нужно на 15 килограммов похудеть или, наоборот, поправиться. Как это сделать? Это же все знают, очень просто. Фаина Раневская секрет давно раскрыла: меньше жрать надо. Когда худею, питаюсь без всяких макарон, без хлеба, без всего. Мясо — овощи, овощи — мясо. Это легко на самом деле. Только сила воли и ответственность, когда понимаешь необходимость.
— «Отель Люкс», Иосиф Сталин. «Время первых», Леонид Брежнев. «Белый Тигр», Георгий Жуков. «Главный», Сергей Королев. Роли космического масштаба. Как вы себя после них чувствовали?
— Это каждый раз очень большая ответственность. Супруга говорит, что ей страшно со мной, когда какая-то роль появляется, потому что она возникает не только на съемочной площадке — все время живешь, пытаешься и жесты, и поведение скопировать, чтобы это было твое. Вот она говорит, что в момент работы над ролью все время, как с чужим человеком. То с патриархом Никоном, то с маршалом Жуковым, то с Сергеем Павловичем Королевым. Когда Брежнева мне дали, три раза проходил пробы. Даже не знал, что за фильм. Вообще ничего не знал. Меня смотрели только через примерный грим из подбора и с бровями, конечно, чтобы я на кого-то смотрел, посадили осветителя, который на меня смотрел просто с ужасом. Дней через пять звонят — утвердили на роль. Так вот в фильме «Время первых» и сыграл с «Королевым» Владимиром Ильиным, будучи «Брежневым».
— У вас такое лицо, которое очень сложно запомнить. Думается, из вас можно лепить любой образ.
– Нет, вы знаете, когда сыграешь в своем лице подлеца — запоминают тут же. Вот, допустим, был очень кассовый фильм, который шел очень долго «Я киллера люблю». Играл таким, какой есть. Даже волосы такие же. Прохода не давали! Потому что сыграл мерзавца, даже старушку застрелил. Зато очень рад, что сейчас играю портретные роли с заслуженным гримом и фиг меня узнаешь.
— Приходилось ли сталкиваться с актерской конкуренцией?
— Конечно. У меня много было кастингов, которые не проходил. Меня смотрели и говорили «до свидания, не подходите». Просмотров гораздо больше, чем 50 фильмов, в которых сыграл. Наверное, вспомню около 150 кастингов, где не подходил режиссеру, но это рабочие моменты, к которым нужно привыкнуть. Профессия актера сложная, конкурентная, тем более, когда учитывается не только талант, но и внешность — или красота, или типаж для конкретной роли.
— Картина «Левиафан» и достаточно громкая скандальная история вокруг нее. Если бы ее не случилось, наверное, надо было бы ее придумать. Звезда зажглась?
— Да уж. Тогда меня обвинили, что, получая в Самаре большие деньги (по мнению недоброжелателей, это большие деньги), Гришко подрывает устои православной церкви. Думаю, и местное министерство культуры тогда приложило руку к скандалу. Где-то за неделю или за две до появления письма господина (как его?) Сивиркина, экс-депутата Самарской губернской думы, пришел из минкульта запрос с требованием указать доходы Валерия Гришко в театре. После этого и появилось гневное письмо Просвиркина (так его называю) с оскорблениями, которое потом 16 человек подписали. Мы все удивились. Да, у меня нормальная зарплата в театре, но вся она – это два съемочных дня в кино. А фильм на самом деле достаточно откровенный, и в нем все правда. Все что там показано, все это есть в жизни. Можно снять и страшнее, и гораздо жестче и обнаженнее про нашу непростую жизнь. Этот фильм как раз про двойника церкви. Этот мой архиерей, который на все закрывает глаза и умывает руки. Этот храм, построенный на крови, только на крови. С покровительства архиерея семья уничтожена, дом разрушен и храм на ней стоит. Страшный, конечно, итог фильма, но правдивый. Кстати, у меня есть мечта, чтобы в Самаре снималось кино. Потому что мы теряем год от года талантливых актеров. Стоит киношникам кого-то поманить пальцем в сериал, оп-па и нету его. Отсюда моя мечта – снять здесь фильм. Наш, самарский. Вопрос-то нескольких десятков миллионов и снимем кино. Свое, настоящее, авторское, а не просто левой ногой за правое ухо.
в наших соцсетях
